АНАЛЬНЫЕ ПАТЛЫ
Геннадий рос обычным ребёнком, до тех пор, пока не перешёл порог двенадцатилетнего возраста. Точнее сказать, Гена и тогда не сразу понял, что отличается от сверстников, пока с ним не произошел один случай.
В одиннадцать лет отец мальчика подробно объяснил ребёнку про устройство человеческого организма; о различиях мальчиков и девочек; о взрослении и изменениях собственного тела. Правда делал он это в своей особой манере, свойственной консервативному коммунисту-христианину.
Вообще, отец парня был тем ещё кадром. Начиная с детского сада и заканчивая гробовой доской, он всегда находил повод для своего ебанутого юмора и нестандартного отношения к жизни. Например, одной из его любимых привычек было выпить с вечера пузырь дешёвой водки, заедая соленьями, и отрубиться с голой жопой, сидя за столом на кухне. Наутро он просыпался в луже подсохшего смердящего поноса, говорил «на счастье», посыпал всё солью с перцем и звал пса, который был такой же ебанутый, как и он. Пёс слизывал всё это дерьмо дочиста. На вопрос, нахуя это всё вообще делать, он отвечал, что так написано в Библии. На просьбу продемонстрировать нужный псалом, он отвечал шуткой «ПСАлом? Да вот он!» и показывал на нашу овчарку. И весь пиздец был даже не в том, что пса привлекал запах поноса, а отец любил такого пса, а в том, что отец традиционно держал в сортире копию Библии, которую по странице рвал и вытирал ими задницу, приговаривая «за Сталина». Гена его никогда не понимал.
И вот этот человек потом принялся рассказывать сыну про взросление. Пенис у него превратился в «краник», сперма в «сметанку», а влагалище в «лоно». Секс он описал, как войну во Вьетнаме, когда хуй-партизан Гены в шлеме должен был через джунгли женских курчавых зарослей достичь американской базы и проникнуть сквозь плевру охраны в тёплый бункер с военными секретами.
От такой метафоричности и обзывания яйцеклеток «военными секретами» у Гены пошла кругом голова. Когда он попытался представить всю эту хуйню: свою залупу в роли румяного одноглазого шпиона, которую отец попросил оголить прямо при нём, и заросшую пизду, которую ему продемонстрировала мать, подняв свой застиранный сарафан, то наблевал недавно съеденным борщом на ламинат. Их пёс Долбаёб тут же прилетел к ним в комнату и принялся доедать готовенький для усвоения продукт.
Да, пса звали Долбаёб. Отец Гены и тут был верен себе. Одной из особенностей пса была очень сильно короткая шея. Так что, когда его окликали, бедный пёс вскакивал на месте и поворачивался в прыжке, так как не мог просто оглянуться. Мы ещё вернёмся к нему позже.
Отфильтровав всю отцовскую поеботину, Гена усвоил лишь тот факт, что как мамкина вульва и как папкины яйца, его телеса в той или иной степени покроются жёстким мхом взросления и просто принял это как данность, оставаясь лишь ожидать неизбежности.
И он дождался. Однако, процесс, естественно, был не быстрым, но со временем то там, то тут Гена замечал жиденькие островки закрученной проволоки, пробивавшейся через кожу.
Однажды, когда Геннадий вытер жопу после жёлтой диареи, но при этом всё равно обнаружил черкаши на трусах и задубевшие колтуны вокруг очка, то понял, что повзрослел. Ему понадобилось полтора часа в ванне, чтобы распутать эти анально-говняные дреды. Локоны ещё были жиденькими, но это было первое свидетельство мужественности для парня.
Жизнь шла своим чередом. Гена привык пользоваться биде и отмывать свою жопную чёлку и укладывать её феном и муссом. Он также привык и к своим волосатым яйцам, преследующему запаху говна и свиного пота. Мелочи жизни. Его отец всегда на это говорил так: «Мужик должен вонять говном. Если от него несёт чем-то кроме гнилого сала или говна, то он пидор, потому что только пидоры трогают себя за жопу и намываются шампунями». Что ж, Гена не хотел быть пидором и всячески это подтверждал.
* * *
Стукнуло Геннадию шестнадцать лет, самый расцвет пубертата. К ним школу прибыла бригада врачей для постановки парней на воинский учёт. Это обычная практика.
Всех мальчиков из класса Гены согнали в холодный кабинет трудовика, где уже сидел хирург с медсестрой. Была дана команда раздеться. Неотвратимость и подобострастие перед взрослыми заставили подчиниться. Гена разделся до трусов и встал в очередь ко врачу, как все, и тут же заметил, что он был единственным в трусах-плавках и единственным с торчащей из них во все стороны волоснёй. Гена смущённо прикрылся руками и выпятил вперёд худые плечи.
Он нагнулся вбок, чтобы взглянуть в начало очереди — туда, где на стуле трудовика сидел мужчина с залысиной в белом халате, небрежно накинутом на старую клетчатую рубашку. Этот дядя просил ребят стянуть трусы и после некоторого замешательства каждого из них, брал их за яйца голой рукой. Пока он перебирал в ладонях мошонку, то спрашивал про что-то отвлечённое, вроде хобби или успеваемости, как обычно делают педофилы. После данной процедуры, он просил свою жертву повернуться, нагнуться и продемонстрировать анус, раздвигая ягодицы руками. Хуй знает зачем.
Все были смущены и боялись встречи с доктором, поэтому особо не посмеивались над Геной, но всё же обращали внимание на волосатого лешего с выглядывающей жопой из-под стрингов среди лысых юнцов.
Пришла очередь Гены. Он спустил трусы и явил видавшему виды врачу свои лохмы, повисшие до колен. Тот вздохнул и пустил руку в кусты в поисках утраченной мошонки. Пока врач шерудил руками в зарослях, он больно оцарапал девственную залупу Гены ногтем, но парень не подал виду.
Внезапно, хирург больно сдавил кокушки так, что у Гены спёрло дыхание, будто эскулап проверял их на прочность. Так же резко он хватку и ослабил. Когда обладатель белого халата вытащил свою руку из зарослей, то прихватил металлическими часами добрую часть волос, так что блестящий браслет теперь колосился юношеской шерстью. Это действо сопровождалось звуком рвущихся нитей волосни.
Гена тут же вспомнил старый отцовский анекдот про мотоциклиста в военкомате и почему-то испугался его повторения, потому что не хотел привлекать внимания. Врач попросил парня повернуться, нагнуться и раздвинуть «булочки». Уровень пиздеца для Гены зашкалил. Дежавю.
Робкий обладатель плавок подчинился. Лоснящиеся локоны из ануса резко отличались от остальных зарослей из-за отдельного ухода. Пока Гена сосредоточился на своём страхе, то не заметил, как хирург стал ёрзать пальцем, раздвигая колосящуюся рожь и пытаясь разглядеть очко. Врач надавил на сфинктер и заставил Гену испустить немного кишечных газов с соответствующим звуком, который зазвенел среди напряжённого молчания и бетонных стен.
По очереди пошли сдержанные смешки, Гена не поднимал головы, но почувствовал прерывистое и горячее дыхание хирурга на своей жопе, хмыкающего от смеха.
— А вы что, на мотоцикле приехали? — внезапно раздался голос врача за спиной.
— Э-э-э…да, — спросил Гена, всё ещё раздвигая жопу. Он действительно приехал на мотоцикле в школу, — откуда вы знаете?
— Я видел, вы на нём приехали.
Гена тут же понял, что живет внутри анекдота. Он чуть не сгорел со стыда, но вместо этого очень громко пёрнул, тем самым сорвав чеку на мине ржача, которая только и ждала момента, чтобы взорваться.
И она рванула. Гогот стоял такой, что Гену пробил ступор, и он некоторое время стоял в полусогнутом положении, прежде чем понял, что может идти.
* * *
Одноклассники Гены ничего лучше не придумали, чем прозвать парня «волосатым пердежом».
Думаете, это как-то изменило Гену? Отнюдь! Он поговорил с отцом на эту тему, рассказал случай с анекдотом, на что отец загоготал также, как и парни в том холодном кабинете и сказал, что это не анекдот: это случилось с ним взаправду.
Вот так старушка-судьба раскинула карты и всемогущий Случай подбросил сыну карту отца. Гена с достоинством принял этот вызов и с гордостью пронёс звание волосатого пердежа через старшую школу. А там уже и все остальные догнали его по волосатости.
Что же касаемо пса Долбаёба, то и с ним произошла некоторая история. В какой-то из дней, когда Гена проводил ванну своих анальных волос после поноса, пёс Долбаёб также стал свидетелем этой процедуры. Он с интересом следил за виляющим хвостом своего хозяина, чувствуя хвостатое родство.
Гена вышел из ванны голеньким, так как дома никого не было. Его расчёсанный и высушенный феном конский хвост болтался между ног. Долбаёб решил поиграться с висячей копной и ухватил её зубами. Нахуя? А просто так. Кто с уверенностью сможет сказать, что за идея родилась в собачьей голове.
Геныч кудахтнул как петух от неожиданности и тут же заорал, ведь овчарка стала тянуть его за волосню, словно за канат. Парень побежал в комнату, волоча за собой сплющенное тело псины. Он стал беспорядочно вращаться, собака оторвалась от пола, но продолжала держать хватку.
Геннадий брыкался, пинал ногами, но всё было тщетно. Он дёрнулся с максимальной силой. Волосяные луковицы вокруг ануса, наконец, отпустили свои тёмные ростки и Долбаёб, влекомый центробежный силой, вылетел с визгом прямо в окно, сквозь треснутое стекло. Они жили на первом этаже, поэтому пёс не пострадал, когда приземлился на проходящую мимо бабку.
Та с криком «БЛЯЯЯДЬ, СУКА!» упала на асфальт, вместе с авоськами, в которых несла хрупкие стеклянные банки с соленьями. Банки с грохотом разбились, а соленья разлетелись по всему двору. Знакомый лакомый запах тут же не оставил от паники Долбаёба ни следа, и он принялся грызть огурцы и помидоры, пока бабка не отхлестала его пустой авоськой.
От страха Гена прямо так и выбежал на улицу: без одежды и с кровоточащей жопой. Когда он настиг пса, тот уже принялся атаковать бабку, но Гена успел до трагедии и оттащил зверюгу.
Вместе они кое-как добрались домой: брыкающийся пёс и еле ковыляющий от боли подросток. Дома на осколках разбитого окна Гена увидел свой блестящий в лучах солнца хвост. По его ноге текла тонкая кровавая струйка, очко дико жгло. Гена взял из морозилки льда, приложил его к анусу и ему тут же полегчало.
Отдышавшись и немного переработав адреналин в крови, Гена почувствовал, что его ноги стали ватными от стресса и сожжёного сахара крови. Не желая упасть еблом на косяк, он повалился на отцовский диван, который был весь в застиранных пятнах от поноса.
Когда отец пришёл домой, то поверх своих старых пятен он увидел уже новые кровавые подтёки, но они уже были не его. Отец Гены понял, что Акелла хоть ещё и не промахнулся, но ему уже точно пора уходить на покой и уступить место новому вожаку.
И так год за годом, память предков, выжженая в ДНК острым соусом от шаурмы и вытравленная едким запахом фекалий продолжает жить в новых поколениях, выбирая причудливые комбинации самих себя, создавая тем самым новый индивид и творя новую историю раз за разом. Каждой клеточкой тела Гена чувствовал ветер перемен, задувавший ему в очко. Этот ветер только начинал и Гене на роду было написано: дуть он будет долго и сильно. Это придавало нашему герою сил и вдохновения на жизнь, которая только начиналась.