ГОРИЛЛА БЕРТА

Я выбрал профессию ветеринара. После школы пошёл в ветеринарный ВУЗ, хотя родители уговаривали поступить в полицию, как дед и отец. Совсем чуждо мне было избиение людей дубинками и вообще насилие. Гораздо ближе мне были животные: ещё в детстве я любил с ними играть и всегда чувствовал себя с ними более естественно и раскрепощённо, чем с представителями своего вида. Люди всегда меня раздражали своим поведением: обманом, лицемерием, жадностью и двуличностью.

В институте отношения с однокурсниками тоже особо не складывались, но это было неважно, ведь, как я и сказал, люди меня почти не интересовали. Надо ли говорить, что после поступления я всё ещё оставался девственником. Это и было то «почти», что меня всё же в людях привлекало, точнее только в женщинах. Хоть и существует поговорка «лучше нет влагалища, чем очко товарища», и я бы может и воспользовался ей, но товарищей-то у меня как бы и не было. Так что в те годы я страдал от дикого спермотоксикоза.

ВУЗ я благополучно закончил. Не с красным дипломом, но со вполне хорошими результатами, так что меня скоро взяли на работу в ветеринарную клинику в качестве стажёра за мизерную зарплату. Но я шёл на работу ради опыта, а не ради денег.

По-началу было дико интересно: мы кастрировали котов, подрезали хвосты собакам, лечили черепах, попугаев и домашних крыс. Со временем это всё надоело и превратилось в рутину. Нет, животных я любить не перестал, конечно, и каждый раз относился к ним с максимальной теплотой и заботой, но работа сама по себе особого интереса не имела, и радость с мотивацией со временем гасли.

Но всё изменилось, когда к нам в клинику привезли гориллу! Я зашёл в операционную и увидел крупную обезьяну, лежащую без сознания на операционном столе. Она казалась огромной по сравнению со всеми животными, которых я тут видел, почти в человеческий рост. Горилла глубоко и медленно дышала, лёжа на спине.

— Мы пойдём готовиться, ты пока пристегни её ремнями, — скомандовал наш хирург.

— А., а что с ней? — показал я пальцем на обезьяну.

— Ничего страшного, просто аппендицит, мы ей транков вкололи пока, но может очухаться. Привяжи её.

Я подошёл к горилле. Со стороны головы, под столом, я нашёл висящие цепи, на концах которых были кожаные петли ремней. Мы их раньше не использовали, поэтому я раньше их не замечал, но выглядели они как приспособления для БДСМ. Подмастерье в моём лице пристегнул гориллу ремнями и натянул цепи, так что её руки теперь были у головы. Тут я заметил, что горилла была самкой: у неё была выпуклая округлая грудь и крупные соски.

Я тут же почувствовал мурашки на задней стороне шеи и холодный пот пробил мой лобок. Передо мной лежала голая самка. На тот момент я соблюдал воздержание и мои надутые яйца натирали ляжки. Но кто мог подумать, что соблазн будет таким сильным.

У стола лежала карточка, заполненная от руки — такие мы заполняли на каждого пациента. В ней значилось имя «Берта», а в особых отметках было написано «повышенное либидо». Ебать два раза.

Во мне воспрянул угнетённый самец, и взгляд стал оценивать жертву с точки зрения ебабельности. Я впервые взглянул на голую пизду. Кстати у горилл абсолютно безволосые гениталии. Глядя на чёрную гладкую кожу я представил молодую и невинную мулатку, знойную африканскую красотку, беззащитную принцессу, испуганную девочку, оказавшуюся далёко от дома и нуждающейся в белом покровителе, который защитит её от всех бед неизвестной и враждебной страны.

Я огляделся. В операционной стояла полнейшая тишина, которую сопровождал только монотонный электрический гул оборудования. Я осторожно приблизился к морде Берты. Она мирно дышала и не реагировала на приблизившегося дурака. Я осторожно тронул её за волосатую руку. Конечность свесилась со стола, но её владелица не проснулась. Я аккуратно вернул руку на место и впервые почувствовал тепло её тела.

Если не смотреть на вытянутую голову и звериное ебло, то Берта была похоже на африканскую карлицу с короткими ногами и узловатыми руками. Я положил свою ладонь ей на плечо — пока что на нейтральную часть тела — и вновь почувствовав колкую грубую шерсть, покрывавшую большую часть её чёрной кожи. Пальцем я скользнул вдоль тела, зацепив немного поверхность живота. Оглянувшись, я поднёс руку к её обвисшим горильим сиськам и сначала просто тронул пальцем одну из них. Потом я аккуратно положил руку на грудь, смотря приматихе в лицо: лишь бы не проснулась. Я знал, что транквилизатор отлично делает своё дело, но готов был применить удушающий, как учил отец.

Берта не просыпалась и томно, посапывая, дышала. Я положил вторую ладонь ей на грудь и немного сдавил. Её опустевшие от вскармливания детёнышей кожаные мешочки заполнили мои ладони, оставляя молочные стигматы на моих дрочилах. Я понюхал ладонь, испачканную в молозиве: пахло чем-то кислым, похожим на простоквашу. На вкус жидкость была очень горькой и к тому же крайне жирной.

Я почувствовал щекотку в районе простаты, которая сигнализировала о повышенном секрете спермы. В такие моменты я знал, что в ближайшее время нужно подрочить, иначе разбухшая железа будет причинять дикий дискомфорт, будто без конца хочешь срать. Я снова огляделся и дрожащей рукой прошёл вдоль её вздымающегося мускулистого тела. Мои пальцы дошли до лобка и нырнули в ложбинку между ног и тем самым я коснулся её пизды. По ощущениям пока что ничего особенного я не почувствовал.

Маньяк-зоофил внутри меня немного пошерудил ладонью в её промежности. Хуй рисковал разорвать мои перестиранные семейники, а простата уже ныла от натуги. Берта всё также покоилась. Хуй знает зачем, но я приблизился и понюхал её вульву. Она пахла перемолотыми и полежалыми бананами, смешанными с молоком: видать Берта любили помастурбировать жёлтыми плодами. Я облизнул банановые половые губы. Кожа гориллы была гладкой и мягкой, похожей на варёную куриную кожу.

Я снова оглянулся и замер на миг, прислушиваясь к звукам в коридоре — полнейшая тишина. Дикое желание смешивалось с диким ахуем от страха быть пойманным. Я раздвинул её половые губы и взглянул на розоватую слизистую, которая блестела горильей вязкой смазкой. Опять не знаю нахуя, но я попытался засунуть палец прямо в пизду, но сразу почувствовал, что небольшие ранки от обгрызанных заусенцев стало дико щипать. Это было похоже на природную защиту от межвидового спаривания. Я передвинул палец чуть ниже, в район её ануса и надавил.

Палец не проходил, поэтому вспомнив про её жирное молоко, я сдавил немного обвисшую сиську и выдавил несколько капель простокваши. Этот процесс напомнил мне выдавливание кетчупа из полупустого пакета «Хайнц». Я смазал обезьяний анус этим натуральным лубрикантом и мой палец с хлюпаньем провалился внутрь.

Внезапно, Берта зарычала, оскалилась и попыталась вырваться. Я успел засунуть палец на две фаланги, но могучий накачанный сфинктер так сильно сжался, что чуть не откусил мой указательный. Самка начала брыкаться, а я закрыл рот рукой, чтобы не заорать от испуга, попутно пытаясь вырваться из кожаного волосатого капкана. В отличие от пизды, жопа была мохнатой. Причём мох этот был скорее похож на бороду бомжихи в климаксе: такой же редкий и жёсткий.

Я запаниковал и впал в ступор. Вскоре Берта успокоилась, должно быть ей всего лишь приснилось анальное изнасилование. Мой палец был освобождён.

Оправившись от шока, я обратил внимание, что пока мой палец был зажат обезьяньей жопой, то почувствовал, что кишка с диким неистовством сокращалась и извивалась в разные стороны. Хоть память о недавней панике ещё была свежа, но человеческой психике всегда свойственно сглаживать плохое. И это произошло на удивление быстро. Щекотка в яйцах вновь дала о себе знать, а уздечка на залупе чуть надорвалась от напряжения.

Блядь! Я стоял и извивался от дикого желания и нетерпения так, что не мог стоять на месте и мотал головой, смотря то на успокоившуюся Берту, то на коридор, где воображение рисовало движущиеся тени, но это были всего лишь панические галлюцинации. Тело сотрясало биение пульса, которое исходило из моего крючковатого пениса, будто сердце перекачало само себе куда-то в район яиц.

Я запрыгнул на холодный стол из блестящей нержавейки и встал на колени над Бертой. Смотреть на её грубое обезьянье ебло не было никакой мочи, поэтому я спрыгнул со стола и стал рыскать взглядом по операционной в полной тишине под гул аппаратуры. Я ничего не мог найти, чтобы закрыть этот звериный угрюмый ебальник, который полностью рушил мою фантазию об африканской принцессе-карлице. Всё что я смог найти — был мусорный пакет в пластиковой корзине, которая стояла под столом. Я вытащил этот пакет, благо мусорка была пустая.

Добрый молодец аккуратно надел чёрный плотный пакет на морду Берты и чуть оттопырил его вбок, чтобы иностранная наложница не задохнулась. Я старался не шуршать целлофаном, чтобы не разбудить рабыню.

Я опять взобрался к ней на разделочный стол. Теперь при должном упорстве фантазии, Берта вполне походила на излишне волосатую и излишне мускулистую, но всё же мулатку.

Я снял штаны с трусами и остался в одной рубашке медбрата. Над столом висела лампа и тень от моего хуя легла прямиком на Берту, которая и не подозревала, что ей предстоит пережить. Я чуть подвинулся вперёд, следя как тень от залупы, словно морщинистый звездолёт, летит по чёрному космосу тела обезьяны и достигает отвратительной морды в пакете, но воображение рисовало там прекрасное лико под изящной паранджой.

Я ещё немного поигрался с тенью, тряся яйцами в стерильном операционном воздухе. От возбуждения мне захотелось взбзднуть, но зная смердящую природу своих газов, я решил, что хорошей идеей будет напердеть Берте в мусорный пакет, который был у неё на голове. Так я преследовал две цели: спрятать газы, дабы не осквернять операционную и наше ложе, и ещё немного подусыпить гориллу. Я помнил о её реакции на палец в очке, поэтому решил, что дополнительная доза анестезии ей не помешает.

Я снова слез со стола, повернулся задом к пакету и, немного отогнув уголок, приспустил неслышного отравленного шептуна прямиком в пластиковую газовую камеру. Я натренировался бесшумно пердеть ещё в школе, в те времена, когда мамка кормила меня гороховым супом на завтрак. Тогда вонь в классе стояла адская весь урок, а я вместе со всеми искал нафунявшего, никак не рискуя раскрыть своё инкогнито.

Без лишнего груза, распиравшего кишки, я снова взобрался на стол и встал на колени. Снова потянув за сосок, я надоил немного жирного молока и смазал им гориллий анус. Я было примастырился к самке, но ничего не получалось: она была всё же какой-то мелкой даже для моих скромных габаритов.

Для новой попытки я немного раздвинул её ноги и положил их на свои бедра, а сам уселся на стол голой жопой, которую обжёг стальной холод блестящей нержавейки, и свесил свои конечности. Я закинул короткие тяжеленные лапы, покрытые грубой тёмной шерстью себе на плечи, а точнее просто упёр их и на мгновение замер, глядя, как мой нефритовый кукан нацелился на волосатый и набухший от чёрного геморроя ангар. Но даже такой ангар был в тот момент для меня желаннее золота и вечной жизни.

Выпуклая варикозная вена на анусе редко пульсировала, в такт сердцебиению обезьяны под наркозом. Ровное и монотонное биение на миг загипнотизировало меня. Я представил, как эта воинственная самка ебошит других конкурирующих самок своими грузными кулаками и рычит на все джунгли, а эта венка при этом пульсирует в три раза чаще. Но думы о наших буднях в джунглях Джуманджи быстро рассеялись, когда я почувствовал, что моя залупа начала высыхать.

Я надоил ещё немного жирного молока из сосков и смазал свой хуй и очко обезьяны. В руке ещё оставалось много эмульсии, которую я нанёс на яйца. Жир скапливался крупными комками на волосне и местами приглаживал её. Мои шары стали похожи на плешивого деда, который причесался для свидания с дряхлой бабкой.

Я подвинулся чуть ближе к Берте и прислонил смазанную залупу к очку, прямо к пульсирующей венке. Она забилась чуть чаще и сильнее, что защекотало мою уздечку. Я немного надавил, но сильный и мощный анус не поддавался. Я надавил ещё немного и когда казалось, что проникновению не бывать, кожаное кольцо поддалось и хуй с громким хлюпом провалился внутрь, захватив немного воздуха, который мощным пердежом теперь выходил наружу.

Лишняя жирная молочная субстанция выходила белым шёлковым полупрозрачным кремом, в котором застревали мелкие пузырики. Я засунул хуй по самые яйца и сделал пару фрикций, каждая из которых сопровождалась громким попёрдыванием. Поза была крайне неудобной, потому что я сидел на жопе, поэтому не вынимая залупного аппарата из животного чрева, привстал на колени и поднял обезьянье тело так, что теперь держал её руками за жопу на весу, она опиралась о стол только плечами.

Я начал трахать обезьяну, хуй шпарил как по маслу. Было приятно, несмотря на звонкий звук пердежа, который вероятно было слышно даже в коридоре, но это меня уже мало волновало, я лишь больше раззадоривался. Но это всё равно было мало. Мне нужно, чтобы гориллиха начал немного реагировать на наше соитие. Я хотел, чтобы принцесса сказала, что ей нравится хуй белого хозяина у неё внутри.

Я чуть приподнял уголок пакета и покачал им, обеспечивая циркуляцию воздуха. Операционную заполнил такой дичайший смрад, что я не смог сдержать рвоту и меня вырвало зелёной жижей с непережёванными листочками петрушки прямо на грудь Берты. При этом я не переставал её трахать, а она не переставала пердеть и хлюпать.

Обезьяна была освобождена от газов, а вентиляция постепенно освобождала от них операционную. Несмотря на вонь и блевотину с постоянно соскальзывающими коленями, я продолжал ебать Берту в очко, удивляясь при этом, как такая хрупкая (а на самом деле довольно мощная) самочка вынесла казнь моими газами.

Я почувствовал хуем, что венка на анусе начала биться чаще, а дыхание Берты участилось.

Вдруг, послышался обезьяний рык, Берта начала дёргать руками, а анус сжался так, что почти перекусил мой хуй, заключая его в капкан. Кишка тоже дико извивалась, ублажая мою залупу так сильно, что я не обращал на боль внимания и сам извивался в экстазе.

Я накончал в жопу гориллы через несколько секунд после начала сексуальной экзекуции, которая всё равно продолжалась. Кишки Берты наполнились молодым активным семенем. Тем временем горилла дико мотала головой и верещала.

Ей удалось скинуть пакет с головы, и я увидел её безумный взгляд Чикатило, который заострился прямо на мне. Она начала орать, пытаясь вырваться, а я не мог сдержать криков от продолжавшейся стимуляции залупы и машинально продолжал её трахать.

Берте, кажется, понравилось то, что происходит, потому что она тоже совершала фрикциии навстречу мне, сопровождая это рыком бешеной самки, при этом всё также не отпуская очко, но всё равно каким-то образом попёрдывая.

Наконец, я почувствовал давление изнутри, которое быстро нарастало. Мой хуй вылетел из обезьянего анала как пробка и с хлёстом ударился о живот. Следом за хуем из жопы тугой струёй вылетел шмат светло-коричневого поноса, вперемешку с хлопьями моей спермы. Понос ударился о мой пах и с звонким звуком расплескался по столу и полу. Вонь была такой ужасающей, что у меня спёрло дыхание: от этих бананово-ореховых ноток на фоне перегнившего смрада преисподней. Горилла видимо давно не срала.

Всё это время я держал Берту навесу и только сейчас отпустил. Она плюхнулась на размазанное говно и, наконец, обрела опору. Но дальше произошло совсем страшное. Берта сорвала цепь, которой была прикована.

Я замер в оцепенении не в силах вдохнуть из-за сковавшего меня страха и из-за одурманивающего запаха старого животного поноса. Берта тоже замерла, но не от страха — она приготовилась к манёвру и просчитывала свою траекторию, не сводя глаз с жертвы.

Она вскочила на ноги и опёрлась на руки, балансируя на скользком говне. В один момент она совершила бросок и оказалась прямо на мне, лежавшего в луже вонючих фекалий. Хуй от адреналина снова встал.

Медленно, агрессивно сдвинув брови и смотря своими чёрными немигающими глазами в мою испуганную ебучку, она схватила мой хуй своей грубой рукой и также медленно стала насаживаться на него пиздой. Биология делала своё дело и мой волосатый мотороллёр начало жечь кислотой её микрофлоры, однако Берту это ничуть не напрягало.

Она начала медленно двигаться, а затем скакать на моём мохнатом пони, издавая дикие вопли животного экстаза. Я же при этом удовольствия не испытывал, поскольку теперь противоестественность данного союза я ощущал во всей мере через дикое жжение по всей поверхности хуя и немного на яйцах.

Обезьяна не останавливалась, пока не издала последний рык удовольствия и не рухнула в отключке мне на грудь. Кое-как я вытащил хуй, который с радостью вдохнул относительно свежего воздуха, но дичайше щипал.

Именно в таком виде: полностью покрытым говном, с гориллой на груди, у которой всё ещё зиял приоткрытый анус, и голым по пояс со стоячим красным хуем — меня застали наши врачи. Послышались странные глубокие всхлипы и Берта ещё раз обосралась мне на хуй, что поставило красивую точку во всём происходящем пиздеце и новые ожоги на уздечке.

Медсестра упала в обморок то ли от шока, то ли от калового тумана, стоявшего в операционной, в то время как ветеринар наблевал на своего помощника, упал и стал в ахуе кататься из стороны в сторону, обняв колени.

* * *

В конечном итоге я скинул Берту с себя и по-тихому на цыпочках удалился, оставляя всех троих. Уже на улице я понял, что забыл штаны, но возвращаться не решился. Щемясь по кустам, я добрался до дома, прикрывая обожжённое хозяйство руками.

Уже дома я рассмотрел член: он полностью был покрыт ожогами, а на залупе образовался огромный волдырь, который уже наполнился гноем. Мда уж, в ближайшее время не подрочишь, а впрочем на тот момент не очень то и хотелось. Впечатления от изнасилования гориллой перебило мне вообще всё желание секса с кем бы то ни было.

Я уволился с той работой, потому что блядь выебал гориллу, что тут ещё объяснять. Но через полгода меня ждал сюрприз. Мало того, что мой обожжённый хуй так и не восстановился, из-за чего теперь весь был покрыт какими-то струпьями, так и вдобавок оказалось, что Берта была больна СПИДом, отчего мне теперь предстояло лечиться всю жизнь. Мне не хватило немного терпения, чтобы дочитать её медицинскую карточку.

* * *

Какой урок из этого можно вынести? Не ебите обезьян, пацаны, у них может быть ВИЧ. Но с другой стороны я, наконец, получил избавление!

Долгие годы моё неуёмное либидо всегда мешало мне и сковывало сознание инстинктом размножения: ни о чём другом думать мне не удавалось. Теперь же, когда яйца опустели, а залупа скукожилась, я могу мыслить ясно и вдруг осознал, что ветеринаром я быть не хочу. А до этого хотел похоже лишь из-за латентной зоофилии.

Когда я остался совсем один, наедине с своими мыслями, я не знал что делать. И только Братья помогли мне найти в своём сердце Дьявола, ведь он живёт в каждом из нас. Он стал моим спасением! Теперь всё встало на свои места, никакие животные инстинкты больше не затмевают мои разум и взор.

С завтрашнего дня я вступаю в ряды церкви Сатаны и буду каждый день восхвалять имя Его, теребя отвисшей мошонкой над костром и закусывать кровь летучих мышей засохшим коровьим говном. Хаос во славу Его, террор во славу Его! Я нашёл своё место в жизни и теперь никогда его не потеряю!