ПУДЕЛЬ

Ни для кого, кто прошёл через ужасы пубертата, не секрет, что гормональный взрыв заставляет неокрепший разум делать странные вещи… иногда даже очень.

Вот и я в возрасте двенадцати лет однажды почувствовал сильное натяжение в мошонке, разбухшей от произведённой спермы. Я уже знал, что такое поллюции, и даже пробовал эту свернувшуюся сметану на вкус, но это меня не впечатляло.

Каждое утро хуй стоял колом, и я не имел ни малейшего понятия, как мне это прекратить. То есть я буквально ещё не знал, что нужно дрочить ради облегчения. Но всё-таки человек по сути животное, и древние инстинкты размножения подсказали мне, что пенис стоит не просто так, как и мошонка вся исходится складками не для красоты.

Гонять лысого я приноровился довольно быстро. Это кстати касалось и скорости наяривания кукана, я делал это с мега ускорением. Естественной смазки обычно не хватало, и залупа всё время шелушилась белёсыми хлопьями, которые я любил соскабливать ногтями с испещрённой трещинами головки, и затем выковыривать из-под ногтей зубами. Их солоноватый вкус напоминал мне сушёного кальмара.

Каждый день я дрочил от двадцати до тридцати раз. К концу дня дрочка уже была сухой, а простата жалобно сокращалась, пытаясь протолкнуть маленькие вязкие шарики концентрированного семени. Жопу в районе ануса после таких упражнений дико жгло, а ощущение было такое, что я вот-вот обосрусь. Но разве это останавливало юного дрочилу?

В конце концов всё это превратилось в рутину, которая мало чем отличалась от мочеиспускания и дефекации. Конечно, всегда приятно поссать после нескольких часов сдерживания, но пытаться ссать по капле каждые несколько минут — то ещё удовольствие.

* * *

Когда мне было лет пять-шесть родители завели пуделя и назвали его Жаном, в честь Жан-Клода Ван-Дамма. Сходства там было чуть менее, чем нихуя, но что имеем, то имеем. Его кудрявая шерсть была кипельно белого цвета, а стрижка скорее подходящей для суки с этими выровненными кудрявыми округлыми локонами и помпоном на хвосте. Про себя я всегда звал этого пса пидором.

Пудель был довольно большой и сильный, поэтому мне позволили гулять с ним самому только по достижению моих двенадцать лет, когда я уже был достаточно силён, чтобы справится с этим пидористическим чудовищем. И эти предосторожности не были необоснованными: псина то и дело вырывалась, чтобы выебать соседского бульдога, норовилась посрать в подъезде и иногда любила подставить очко дворовым котам. Да-да, так и было! Этот долбаёб подходил к помойке, где ошивались потрёпанные коты, поворачивался к ним задом и приседал на передних лапах. Пушистые не понимали прикола и только иногда шипели на чужака.

* * *

Однажды на прогулке Жан дико обосрался. Его начало пучить ещё в подъезде, и на первом этаже он навалил добрые пол литра жёлтого поноса на коврик у лифтёрной. Понос быстро впитывался в цветастый синтетический коврик, заставляя его темнеть. По помещению распространилась ужасная гнилостная вонь. Я оцепенел, пытаясь придумать, что же мне делать, а в повисшей тишине на меня был устремлён виноватый взгляд усравшегося пса. Где-то на девятом послышались отражённые эхом звуки голосов и дверей. Лифт поехал наверх. Я решил по-быстрому ретироваться с места преступления, пока нас с Жаном не застукали и не заставили убирать дерьмо.

Уже на улице мы бежали со всех ног, будто за нами гнались. Жан то и дело оборачивался и смотрел на меня, будто приговаривая «хозяин, не отставай».

Мы пробежали добрый километр и остановились. Жан снова жидко обосрался под себя, будто до этого всё время сдерживался. Пёс срал прямо на дорогу, и мне даже показалось, что асфальт стал плавится от соприкосновения с ядовитыми испражнениями. Он жалобно поскуливал, пока понос не закончился. Мы вновь ушли оттуда по двум причинам: не хотели быть пойманными и удушающая вонь вспревших бомжатских трусов.

Пудель больше не срался, но его белоснежная шерсть теперь вся была в дерьме. Жёлтый желчный понос исходился крапинках твёрдого собачьего корма и сформировавшегося кала, и, внезапно, я заметил истерзанные газетные вырезки с объявлениями о продаже гаража.

* * *

На обратном пути я обнаружил в подъезде лужу растёкшегося поноса: ожидаемо, его ещё никто не убрал, но скорее всего уже заметили. Коврик у лифтёрной уже начал разлагаться, будто пролежал здесь лет пятьдесят.

Я осторожно перешагнул через говно, неся на руках тушу пуделя. К сожалению перешагнуть через запах протухших шпрот было невозможно и, делая микро вздохи и выдохи, чтобы не потерять сознание от вони, мы кое-как прошли в лифт, забирая с собой частичку этого дерьма с собой наверх, чтобы она потом проделала путь вниз по подъезду и отравила этаж за этажом.

Дома никого не было, родители уехали на дачу. Мы пошли в ванную, чтобы помыть псу жопу. Я направил струю на дерьмо, вода окрасилась в коричневый. Оформившиеся куски застревали в сливе, и я вынужден был проталкивать твёрдый кал руками. Но полностью смываться с собачьей шерсти говно не желало. Как бы я не хотел этого не делать, но мне пришлось взять жидкого мыла и намылить пуделю жопу и анус.

Я водил по дерьму рукой, пока оно не схватилось мыльным раствором. Он был такой скользкий, что мой палец случайно и очень легко проник собаке в очко. Жан никак не отреагировал, а у меня вдруг резко встал хуй. Я не был зоофилом, поэтому скорее испугался такому странному возбуждению. Я молча смыл оставшееся мыло и увидел сверкающий нежный розовый анус, который на тот момент показался мне манящей девственной вульвой.

Я в страхе отшатнулся от этих мыслей, ведь раньше член стоял просто так, будто без причины, но теперь он как компас указывал на цель. Лишь однажды я испытывал подобное, когда заприметил клоаку у размороженной куриной тушки, которую мамка достала из морозилки, но тогда это казалось скорее приколом, и я посмеялся. Но сейчас было не до смеха.

В голове за секунду проносилось тысяча мыслей. Я ещё тогда не совсем понимал про секс и думал, что такой возможности мне больше никогда не представится. Пока я думал, пёс выпрыгнул из ванны и ушёл. Я смыл оставшееся собачье говно и тоже вышел.

В коридоре у входной двери я увидел Жана, отклячившего свою собачью жопу точь-в-точь как он делал перед котами. Моя мошонка в тот момент так сжалась, что казалось лопнет в ту же секунду. Я медленно подошел к псу, думая про себя, что просто отгоню этого пидора.

Когда я подошел ближе, то смог разглядеть висящие яйца Жана, которые раньше не замечал. Они были похожи на две волосатые короткостриженные маленькие вишни. А вишню я любил.

Я протянул руку и покатал его мошонку в ладони, просто так, для прикола. Боясь устроить ему перекрут яичек, долго я не игрался. Буквально за пару дней до этого я смотрел медицинскую передачу про перекрут яичка, поэтому осознавал опасность. Жан её не осознавал и только вилял жопой, заставляя яйца колебаться и маня почесать мою молодую ладонь об их шершавую поверхность.

Всё ещё по-приколу, думая про себя, что сейчас-то я прогоню этого придурковатого пса, я дотронулся до собачьего ануса пальцем. Он был влажным, и, немного надавив, я засунул указательный на фалангу. Потом ещё на две — палец зашёл полностью, выдавливая из ануса излишки смазки. Я начал потрахивать пса пальцем и одновременно дико ржать. Он не сопротивлялся и только глубоко дышал.

Шутка продолжалась недолго. Я вынул палец и понюхал его, просто так, из любопытства. Он отдавал говном.

Мой хуй всё продолжал стоять колом, рискуя порвать уздечку на залупе, но я пытался не поддаваться этому — мало ли поводов у подростка для эрекции? Однажды, например, у меня встал при виде ссущей старой бомжихи. Я не всегда обращал на это внимание, или по крайней мере так думал.

Пуделячья жопа пахла так себе, но выпавшие анусные складки так и манили своей розовой слизистостью. Пёс всё также стоял в позе молящегося неизвестным собачьим богам.

Я оглянулся, скорее просто для себя, ведь дома никого не было — мне пришла идея прикольнутся над псом, тогда я ещё думал, что это прикол. Я спустил штаны, достал свой кукан и встал на колени рядом с жопой пса. Залупа была опять вся в белых хлопьях от засохших поллюций и суходрочки. Прямо так я поднёс её к собачьему анусу и поводил, продолжая угорать, а затем начал бить хуем по сфинктеру, как видел в порнухе, издавая шлепки и разбрызгивая желтоватую от говна слизь по белым обоям коридорных стен. Ну это всё по-приколу, вы же понимаете, да? Смешно же?

Я отпустил хуй и, закинув руки за спину, стал пытаться ударить хуем по яйцам Жана: то снизу, то слева или справа. Это было забавно. Наигравшись, я всё также без рук уже просто водил розовато-сизой пупырчатой шляпой по окружённому белыми курчавыми волосами мышечному кольцу кишечника с мыслями «вот прикол, я типа трахаю собаку, ха-ха». Но в какой-то момент это трение начало приносить удовольствие. Соприкосновение с нежными разверстыми стенками щекотало мне уздечку, и я уже не думая, а инстинктивно, засадил собаке.

Залупа вошла полностью, но было туго, я думал у этого пса жопа будет пораздолбанней, особенно беря во внимание то, какие огромные куски говна он оставлял после себя. Всё ещё без рук, я уже делал движения вперёд-назад на длину половины залупы. Пёс начал ссать по себя, звуков при этом не издавал вообще никаких. Я это заметил, но в тот момент меня это абсолютно не беспокоило.

Кажется, где-то в тот момент мне сорвало башню. Я схватил пса за его ровно подстриженные ляжки и надавил тазом, чтобы хуй протиснулся по собачьей канализации максимально далеко. К счастью (а скорее к сожалению), длина моего хуя было всего в две моих же залупы, но в оправдание скажу, что толщины хватало.

Кишка с трудом, но приняла всю длину моего кукана, и я уже более яростно сталь ебать пса. Уже как-будто не по-приколу, хотя казалось что по-. Пёс не особо реагировал, а только встал на все четыре лапы прямо.

Во время фрикций я начал замечать, что хуй стал показываться из очка весь покрытый зелёным говном, но это уже не могло меня остановить. Двенадцатилетний школьник впервые пробудил в себе зверя, хоть и ебанутого.

Я уже было приближался к оргазму, когда входная дверь, напротив которой мы с Жаном находились, распахнулась. Она была не заперта, потому что я всегда забывал это сделать, и родители это знали. Они о чём-то переговаривались между собой и смеялись, когда открыли дверь. Ещё не переступив порог, они увидели своего сына, трахающего их… фактически второго сына.

С выпученными глазами они так и застыли на пороге, а я с безумной мордой смотрел прямо в их глаза, не имея возможности остановиться. Прошло буквально полминуты, прежде чем я кончил, и всё это время в воздухе стояла густая тишина, в которой плавали чавкающие звуки моего короткого хуя резвящегося в поносе.

Я вынул член и встал прямо. Очко осталось зиять чёрной дырой, из которой веяло дохлыми котами. Мой хуй был покрыт вспенившимся до жёстких пиков поносом, который выглядел словно фруктовое мороженое, но запах был как от перегнивших бакинских помидоров.

Пёс скудно обосрался на пол, а его очко так и осталось зиять.

Я стоял весь красный и потный, пытаясь отдышаться. Отец выронил банку с солёными огурцами, она разбилась об пол, а её содержимое разлетелось по прихожей. Пёс радостно подбежал и стал жевать эти огурцы, как ни в чём не бывало.

Я убежал в туалет, потому что сильно хотел ссать. Хуй весь забился говном, поэтому прошёл добрый час, пока мне удалось растворить говно в уретре своей же мочой.

Когда я вышел из толчка, то направился прямиком в свою комнату, пытаясь не попадаться никому на глаза, даже псу.

Я несколько часов к ряду боялся выходить даже чтобы попить воды, думал родители меня убьют. Но когда раздался добрый голос мамы, звавший на ужин и такое знакомое постукивание по двери, я понял, что меня пронесло. Но почему? Почему мы как ни в чём не бывало поедали макароны с кетчупом, шутили за ужином и смеялись над Жаном, обосравшим лифтёрский коврик?

Я полагаю, что дичайшая степень охуения, которой подверглись мои предки была такой высокой, что они решили навсегда запереть эти воспоминания где-то внутри себя, просто от шока. Боюсь однажды настанет момент, когда эти мысли, обросшие плесенью и отравленные результатами многолетнего брожения, наконец выплеснутся наружу. Даже не могу представить, чем это может обернутся. Мне кажется, я иногда вижу на дне их глаз отблески грядущего безумия…

Но, это пока что не проблема для прыщавого пацана из раннего пубертата. То, что меня тогда пронесло казалось чудом, за которое я поблагодарил бога. Я верил, что всевышний защитил юного зоофила не просто так и во славу его выебал пуделя ещё пару раз, пока никто не видел. Всё равно анус у Жана больше никогда не закрывался, и в нужный момент я просто выдёргивал анальную пробку из его очка со смешным звуком, и по-быстрому кончал ему внутрь кишок, на висящие яйца, или на гладкую шерсть.