УПАДОК ПРОСТОКВАШИНО

Глава 1. Прибытие в Простоквашино

Подержанная «Тойота» с закрытыми окнами ехала по неровной просёлочной дороге в полной тишине, треск гравия под колёсами разносился по округе. На каждой кочке автомобиль раскачивался, заставляя свет из фар плясать по густому туману, а старые пружины в подвеске поскрипывать. Сумерки медленно и незаметно опускались на Простоквашино.

— Блядь, даже радио не ловит, — произнёс водитель, крутя ручку старой магнитолы, — и как назло ещё и посрать приспичило.

— О, Господи! — закатила глаза девушка на переднем сиденье, — давай сначала выедем отсюда?

— Срать в кустах в мои планы не входило, — ободряюще улыбнулся он.

Они медленно ехали сквозь плотную серую пелену, ища что-то, за что можно было бы зацепиться взглядом, когда девушка неожиданно вскинула руку.

— Вон, смотри!

Парень вгляделся в туман в направлении указательного пальца свой спутницы и заметил какое-то движение. На границе видимости в тумане они разглядели фигуру человека, копошащегося во дворе.

Приблизившись ещё, они увидели поджарого загорелого мужчину средних лет в майке-алкоголичке и тёмных мятых брюках, поверх которых были надеты старые резиновые сапоги. Он поднял с земли полено, поставил на огромный старый пень и сразмаху рубанул топором. Части полена разлетелись в стороны, а мужчина медленно вытащил папиросу, сильно выгнул спину, поднял голову и попытался выпустить дымные кольца, но дым выходил клубами.

— Иди спроси у него, — толкнула девушка водителя.

— А чё я-то? — он вопросительно посмотрел на пассажирку.

— Хочешь чтобы я пошла?

— Ну ладно, схожу.

Они подъехали прямо к открытой калитке, водитель вышел из машины и подошёл к забору.

— Извините, — окликнул он, сложив ладони у рта, не решаясь войти.

Мужчина повернул голову на звук и неуклюже махнул рукой, подзывая незнакомца. Водитель подчинился и зашёл во двор, огороженный сеткой-рабицей. До мужчины было порядка двадцати метров и у водителя была возможность оглядеться, пока он шёл.

Жилой одноэтажный дом с чердаком и покатой крышей весь перекосило. Почерневшие от влажности доски требовали замены или хотя бы свежей краски, а ветер, проносившийся через щели между ними, заунывно свистел.

Сарай, находившийся чуть дальше, выглядел ещё более удручающе. Стены постройки представляли собой наспех сколоченный между собой строительный мусор: гнилые доски с торчащими ржавыми гвоздями, старые межкомнатные двери с облупленной краской, куски металлического забора и обугленного шифера. Заблудившийся сразу приметил большую высоту крыши халупы.

Деревенский успел ещё раз рубануть топором, пока незнакомец не подошёл.

— Здравствуйте, — приветствовал водитель, — мы заблудились, не подскажете как выехать на трассу?

— КТО ТАМ?! — раздался приглушённый истеричный звериный рык, похожий то ли на сумасшедшего огромного деда, то ли на попытку овчарки говорить человеческим языком. Звук доносился со стороны сарая, водитель от резкого звука вздрогнул.

— Заткнись там, нахуй! — рявкнул мужчина, отвернувшись на звук. Его пропитый сиплый голос напомнил водителю простуженных бомжей, как и запах сквашенной мочи.

Повернувшись обратно, он выставил руку, качнул головой и двинулся к выходу, невербально призывая водителя идти с ним. Водитель тут же приметил запах алкоголя, исходивший от деревенского, в дополнение к и так уже богатому букету. Когда они миновали калитку, мужчина вытащил папиросу изо рта.

— Вон тот холм видишь? — он показал вдаль рукой с зажатой между пальцев папиросой. Сквозь туман едва можно было разглядеть покатый силуэт какого-то возвышения, — вот щас по этой дороге едешь, — он кивнул головой на дорогу, — там будет перекрёсток. Там налево, — он громогласно собрал харчу и сплюнул в сторону, — там дорога петляет, вокруг холма идёт, там ещё кладбище будет. Вот как мимо кладбища проедешь будет развилка, тебе опять налево, — он дополнял объяснения жестами, — там ещё старый нерабочий светофор будет. Как до него доедешь — езжай направо, — он показал рукой, — Потом километров десять по прямой не сворачивая. На трассу так и выйдешь, — он подытожил рассказ, затянувшись густым дымом из папиросы, выгнулся как одержимый бесами, поднял голову и делал движения губами, пытаясь пустить дымные кольца, но дым выходил клубами, — блядь, не получается! Ты не умеешь?

— Кольца пускать? Не-нет, не умею, — водитель замотал головой.

Мужчина в ответ лишь махнул на него рукой.

— Ладно, спасибо, — промолвил второпях путник. Мужчина лишь молча и отрешённо смотрел на землю, пуская папиросный дым. Водитель только сейчас мог разглядеть глубокие морщины, испещрявшие лицо своего собеседника. На его щеках клоками росла тёмно-рыжая борода.

— Погоди… — мужчина окликнул водителя, — тебя как звать-то, — он поднял свои тёмно-синие глаза над глубокими мешками и уставился на водителя.

— Э-э-э… Семён, — неуверенно ответил водитель.

— Фёдор, — представился мужчина и протянул свою грубую узловатую ладонь со вздутыми суставами на пальцах. Семён протянул в ответ свою и они пожали руки.

— А эт кто с тобой? — показал на машину Фёдор.

— Жена моя, — смущённо ответил Семён, ему почему-то хотелось закончить этот разговор.

— Как звать?

— Марина, — после паузы ответил он, пристально вглядываясь в пожелтевшие белки глаз Фёдора.

— Будем знакомы, — заключил он и улыбнулся во весь рот.

После нескольких секунд безмолвия и пристального взгляда он вдруг произнес:

— Слушай, Сень, а ты мне не поможешь, не в службу, а в дружбу?

— Чем?

— Да тут… кое-чё тяжёлое перетащить нужно.

— Э-эм… хорошо, — он нехотя согласился, чувствуя себя в долгу перед алко-навигатором.

Они двинули обратно на участок и, проходя мимо машины, Семён заглянул в открытое окно.

— Ну что, едем? — спросила Марина.

— Ща, — Семён почесал затылок, — этому помогу, — он показал большим пальцем назад.

— Что?! Зачем?

— Блин, неудобно было отказывать. Он мне объяснил как ехать…

— Я с тобой тогда.

Марина вышла из машины, предварительно закрыв окна, и вместе они пошли за хозяином. Он был в десяти шагах впереди и, подойдя к дому, поднялся по старой скрипучей лестнице крыльца и скрылся в темноте дома. Пара подошла к этому крыльцу, но зайти внутрь не решилась. У входа в поросшей траве лежал огромный холщовый мешок с бурыми засохшими пятнами. Гости испуганно переглянулись. Семён подошёл к нему поближе: запах гнилого мяса чуть не заставил его упасть в обморок, а роящиеся и жужжащие мухи пачкали кровью и говном, когда присаживались отдохнуть на его одежду.

— А-а, вот и он! — сзади неслышно подошёл хозяин, заставив путников вздрогнуть от неожиданности, — Сень, бери вон за тот край, — он показал своим неровным пальцем на нижний край мешка, — только не обляпайся.

Фёдор схватил перевязанный толстой верёвкой верх мешка, Семён взял противоположный угол и вместе они, широко расставив ноги, чтобы не заляпаться, подняли груз. С него тут же потекла тёмно-бордовая густая жидкость, очень похожая на кровь. Под мешком кишели опарыши, а запах мертвечины иссушил сопли в носу Семёна, превращая их в острые козявчатые пики. От жуткой вони и вида червей ему стало дурно и он бросил свой край мешка.

— Ай, блядь! — закричал Фёдор, — ну ты чё?

— Извините, — Семён опять аккуратно взял со своей стороны и вместе в неудобной позе они потащили ношу, попутно разбрызгивая по высохшей примятой траве капли перегнившей крови и отправляя прилипших жирных белых червей в полёт.

— Да ты не переживай, это труп свиньи, — прокомментировал Фёдор, видя страх на лице Семёна. Тот в свою очередь решил поверить.

Они донесли мешок до входа в сарай, запертого на мощный амбарный замок. На взгляд Семёна, замок казался намного крепче самих стен этого строения. Их высота была порядка пяти метров.

— Кидай, — скомандовал Фёдор и Семён подчинился.

Хозяин открыл сарай и вошёл внутрь. Гость попытался заглянуть в приоткрытую дверь, но обзор закрывала внутренняя стена: чтобы войти, её надо было обогнуть слева, она создавала карман прихожей. Внутри шагов Фёдора слышно не было, но прислушавшись, Семён смог различить какой-то шёпот. Чтобы лучше слышать он подошёл вплотную к двери.

— Молчи… ты меня понял?! Если хоть пикнешь щас, убью нахуй! — агрессивно шептал Фёдор. Никто ему не отвечал.

Шёпот стих, и Семён вслушался ещё пристальней, но кроме тишины в ушах, звуков больше не доносилось. Совсем бесшумно в дверях показался Фёдор, напугавший невольного свидетеля.

— Давай, понесли, — снова скомандовал он.

Они также неуклюже подхватили тяжёлый мешок и понесли внутрь. Переступив порог, Семён почувствовал сильный запах плесневелой сырости, который спирал дыхание. Ступая по земляному полу, гость не слышал собственных шагов. Ведомый деревенским алкашом, он дошёл до угла сарая и бросил мешок по его команде.

Наконец выпрямившись, Семён размял спину и оглядел сарайный бардак. Всё что он мог разглядеть в пучке света, пробивавшегося через вход, это кучи разного хлама, сваленного друг на друга: тут была и кухонная утварь, и старый инвентарь, и сломанная мебель, и стройматериалы. Вещи лежали причудливыми высокими кучами, держа хрупкий баланс. Вековая пыль покрывала их, придавая устойчивости, но прикасаться к ним всё равно было страшно.

Семён вгляделся в дальний угол, прямиков в темноту. Ему показалось, что краем глаза он заметил там какое-то движение. В кромешной тьме ничего невозможно было разглядеть и пульсирующая в глазу кровь рождала зрительные галлюцинации в виде пляшущих пятен, но он мог поклясться, что пока его глаза привыкали к темноте, всё отчетливее то ли воображение, то ли отражённый свет рисовали ему огромную трёхметровую округлую фигуру, которая медленно и ритмично вздымалась то вверх, то вниз, будто дышала.

Семён сделал пару неуверенных шагов по направлению к фигуре, но Фёдор положил свою тяжёлую руку ему на плечо и властно направил к выходу.

Они вышли из сарая. Солнечный свет хоть и был скрыт за плотной пеленой серых облаков, всё равно слепил после темноты.

Фёдор захлопнул дверь, закрыл её на амбарный замок, а ключ убрал в карман. Из сарая послышался грохот, будто одна из гор разнородного хлама упала на пол, но хозяин никак не отреагировал, а лишь достал пачку папирос и протянул её Семёну. Тот помахал ладонью, отказываясь, а Фёдор достал одну, затем коробок спичек из нагрудного кармана рубашки, прикурил и опёрся на закрытую дверь, которая прогнулась под его весом. Он медленно и манерно курил, пытаясь пускать дымовые кольца, запрокинув голову, но у него снова не получалось.

Семён замешкался, потом посмотрел на жену, которая стояла поодаль и махала ему, зовя уйти.

— Ну ладно, счастливо, мы пойдём, — робко сказал Семён.

— Ага, давай, — ответил Фёдор.

Семён засеменил к выходу.

— Идём, — сказал он вполголоса жене, как они поравнялись.

— Ну наконец-то! — полушёпотом ответила она.

Они вместе спешным шагом пошли к машине.

— Всё, валим отсюда, — сказал Семён после того, как закрыл дверь машины.

Водитель повернул ключ, но машина только крутила стартером.

— Что-то не так, — сказал он растеряно.

— Заводи, давай! — повысила голос его жена.

Семён вынул ключ, вставил его ещё раз и медленно повернул в замке. Машина только издавала звуки, но не заводилась.

— Заводи! — уже переходила на крик жена.

— Да не ори ты!

Семён крутил двигатель, но тот всё никак не заводился, маслая вхолостую.

Незаметно для пары к машине подошел Фёдор. Он неуклюже нагнулся к водительскому окну, постучал в него пальцем и улыбнулся небритым лицом.

— Вот блядь! — вскрикнул от неожиданности Семён.

— Не открывай ему! — закричала жена.

— А что я сделаю?

Семён опустил стекло.

— Чё, не заводится? — спросил Фёдор.

— Эм. нет, — Семён громко сглотнул.

— Давай гляну. Дёрни капот, по-братски.

Семён дёрнул продолговатую ручку в ногах. Снаружи Фёдор с расстановкой подошел к капоту и открыл его.

— Заводи, — опять скомандовал алкаш.

Семён очередной раз попытался завести, но результат уже не удивлял.

— Ага, понятно, — заключил Фёдор.

— Что там? — Семён высунулся из окна.

— Бензонасос. Не льёт. Надо разбирать смотреть, — над капотом вились клубы табачного дыма.

— Вот блин, — Семён растерянно осел в своем кресле, затем медленно повернулся и посмотрел на жену, а она также посмотрела в ответ.

— А где тут можно починить машину? Сервис или гараж, — прокричал в окно Семён.

— Гараж-то? Гараж есть. Тут недалеко… у Игоря Иваныча.

— А покажете как пройти?

— Да, а чё показывать, — спокойно ответил местный, — пошли со мной. Сегодня у нас званый ужин будет… ну, у моей мамки, — он странно улыбнулся одним ртом, — там и Иваныч будет как раз!

— Эм… — Семён запнулся, посмотрел на жену и прошептал ей, — а что делать? Есть другой вариант?

— А пораньше нельзя никак? — обратился он к деревенскому, — давайте мы сами вашего Иваныча найдём.

— Не, не получится. Его сейчас тут нет, он к ужину как раз воротится.

— А другого механика нет?

— Другого? — засмеялся Фёдор, странно выгнув спину и подняв голову, — у нас тут население человек двадцать. Хорошо хоть Иваныч есть, — Фёдор расхохотался. Его хохот перешёл в удушливый кашель.

— Вот чёрт, — сказал про себя Семён.

— Да не бзди, это через пару часов уже, — ответил он, откашлявшись. Тугие слюни все еще склеивали его голосовые связки, расщепляя голос.

— Ладно, понял. Мы подумаем, — успокоил он деревенского.

— Ну смотри…

Глава 2. Простоквашино

Семён повернулся к жене.

— Мы не можем тут сидеть всё это время, — сказала она, — надо что-то делать. Я вообще хочу убраться отсюда как можно скорей.

— А что делать то?

— Ты серьёзно хочешь просидеть тут хрен пойми сколько?

Семён замешкался.

— Нет, — ответил он, — Что ты предлагаешь?

— Ну… пойдём, хотя бы попробуем связь поймать, не знаю, или может выйдем к дороге машину поймаем. Магазин можем найти или других людей.

— Ну ладно. Идея здравая. Всяко лучше, чем тут сидеть, — согласился муж.

Они вышли из машины. Влажный и прохладный воздух ударил в лицо, контрастируя с проперженым салоном автомобиля. Семён закрыл машину.

— Нам наверно туда, — показал он на холм, на который ранее указывал Фёдор, — больше тут возвышенностей нет, чтобы поймать сигнал.

— Что-то не очень он мне нравится, — смутилась супруга.

— Марин, но тут вроде идти больше некуда. Либо туда, либо обратно по дороге, но там мы уже были.

— Ладно, идём. Стоять тут ещё более жутко…

Они двинулись в сторону холма. В установившемся безмолвии Простоквашино было слышно только шуршание гравия под ногами. Шаги раздавались на всю округу. Полнейший туманный штиль.

— Ты видела?

— Что?

— Вон там, — Семён показал пальцем на дом с выбитыми стёклами, — смотри, там свет горит.

В старой облупленной и просевшей избе без стёкол в окнах и частично обвалившейся крышей виднелся свет: он брезжил в одном из безжизненных отверстий. Свет слабо мерцал и кидал тень фигуры на потолок помещения. Фигура двигалась.

— Там что, кто-то живёт? — Марина прошептала и в ужасе закрыла рот рукой.

— Похоже, — Семён замер.

Фигура начала ритмично покачиваться, будто под только ей слышимую музыку.

Свет резко погас.

— Пойдём отсюда, — Семён подтолкнул рукой Марину и они спешным шагом пошли дальше.

Проходя мимо следующего дома, Семён приметил большую теплицу, укрытую дырявым полиэтиленом. Дверь теплицы была отворена и через проход он заметил двух людей. Через мгновенье он услышал голос:

— Да, батюшка! — кричала бабка, стоявшая коленями на земле, — отпусти мне. ы-ы… грехи, — кряхтела она. В дверном проёме торчала только её обрюзгшая жопа и обвисшие до земли половые губы.

За мутным покрывалом также виднелась фигура толстого мужчины в парадных церковных одеждах, который засунул руки под свою тяжёлую рясу и снял белые трусы с заметными красными черкашами. Семён решил не задерживаться и перестал смотреть.

Проходя мимо домов, молодой человек не увидел ни одного, который можно было назвать нормальным — каждый в той или иной степени был будто бы поражён деградацией и упадком, как и их обитатели.

Поодаль, они видели человека, плавающего в выгребной яме. Над его участком стоял рой мух настолько плотный, что служил неким подобием навеса, а запах был настолько сильным, что чувствовался за пятьдесят метров. Человек плавал кролем, лихо закидывая руки, отчего брызги говна удобряли близлежащую почву.

Обгоревшие, разрушенные и сгнившие постройки шокировали Семёна, как и ебанутость местных жителей. Один только дед, дрочивший своей овчарке мог соперничать со всем японским телевидением. Голая и грязная старуха, стоявшая посреди двора без движения и таращившаяся на пришельцев в одном из дворов уже не вызывала такого удивления.

Наконец достигнув холма, уже утомившиеся путники поняли, что взобраться на него не получиться: его крутой склон был покрыт жидкой грязью, по которой скользили ноги.

Обогнув холм, они увидели дорогу из твёрдой утоптанной земли, уходившую строго прямо за пределы видимости в тумане. Дорога была на возвышении относительно высохших полей слева и справа от неё. Каждые несколько сотен метров по бокам от дороги лежало по ржавому автомобилю.

— Бесполезно, — отчаянно заключил Семён, когда они прошли с полчаса по абсолютно прямой дороге и не встретили ничего, — давай возвращаться.

— Блядь, нам что, придётся к ним идти? — отчаялась Марина.

— Видимо да, — спокойно ответил Семён, — я не вижу другого выхода. Хотя бы в тепле посидеть, мало ли тут диких животных. Волков всяких.

— Волков?! Думаешь тут есть волки?

— Не знаю, Марин, — спокойно ответил ей муж, — наверно нет, но в доме всяко лучше, ты видела сколько тут ебанутых?

Они побрели обратно по твёрдой утоптанной земле дороги, пока не настигли склона холма, и обогнули его. Утопленная в землю щебёнка снова громко зашуршала в сумереч ной тишине, царапая подошвы и барабанные перепонки.

Промокшие, уставшие и голодные супруги двигались к единственному источнику света вдали: к окнам покосившегося дома. На обратном пути они почти никого не встретили из диковинных персонажей. Человек в выгребной яме плашмя лежал на испражнениях лицом вниз, а его жопа задумчиво наблюдала за проявляющейся луной. От отсутствия пузырей воздуха Семёну стало жутко и он прибавил шагу, чтобы скорее миновать участок с экзотическим бассейном.

Овчарка мирно спала в своём дворе, оплодотворив борщ старика, а бабка-таки скорее всего получила отпущение грехов.

Достигнув скрипучего крыльца, они услышали крики и смех людей, находившихся внутри. Семён занёс руку и, держась за неустойчивые перила, постучал по старой облезлой двери. При каждом ударе дверь с лязгом раскачивалась на люфтящих петлях.

Глава 3. Застолье

Голоса за дверями резко утихли, как и глухой звук какой-то старой музыки. Послышались грузные шаги по неровному деревянному полу, затем дверь резко отворилась, а за ней стоял ухмыляющийся Фёдор.

— Оба-на! Ебать! — прорычал он своим божматским сопрано, — заходите, молодёжь! — он уступил проход и махнул рукой в приветственном жесте.

Пара осторожно переступила порог старого дома и по проваливающимся под весом шагов доскам зашла внутрь. Фёдор захлопнул за ними дверь, послышался резкий шершавый звук закрывающегося засова.

— Ну чё стоите-то, ебать, проходите, мы вас заждались!

Они пошли на свет, брезживший в проходе в конце коридора, в остальном доме было темно. Как только городские миновали порог, они оказались в большой комнате, освещённой одинокой лампочкой, висящей на длинном проводе, с которой тянулась верёвка. Её тусклый свет озарял скудное убранство комнаты.

В углу стояла огромная обугленная печь, в щелях дверцы которой виднелись языки пламени, и Семён сразу понял, отчего в комнате было так душно. В центре помещения стоял большой стол, укрытый порванной и грязной скатертью, которая когда-то была белой. На столе помимо помятого и покрытого патиной самовара стояла большая деревянная миска из которой валил пар, стеклянные кружки с чем-то, напоминающим пиво, и разного рода посуда с закусками.

С двух сторон от стола стояли деревянные лавки, на которых сидели люди. Они молча таращились на гостей, кто с недоумением, а кто с глупой улыбкой.

— Так… это наши гости, — подошёл сзади Фёдор, — они с городу.

Присутствующие продолжали таращится на прибывших, но потом резко отвернулись и как ни в чём не бывало продолжили шумно общаться, есть и пить.

— Это Дмитрий Палыч, — Фёдор показал рукой на пожилого мужчину, сидевшего в дальнем конце стола, — мой батя. Рядом с ним Римма Пална, мамка моя — он показал рукой на сгорбившуюся худую женщину, сидевшую рядом с мужчиной, — так… напротив них сидит наш Никанор, он это… в церкви работает, — пояснения Фёдора были лишними, поскольку напротив его родителей сидел толстый мужчина одетый в позолоченные церковные одежды, на его голове вились жидкие рыжие волосы, такой же была и борода.

— А это вот Игорь Иваныч, — показал Фёдор на последнего присутствующего, сидевшего рядом с его родителями, — он то вам и нужен. А, Иваныч? — окликнул его Фёдор. Лысый пожилой мужчина с обвисшими седыми усами и весь покрытый старческими пигментными пятнами перевёл безразличный взгляд из-под полузакрытых век от застолья на Фёдора, — поможешь нашим путникам? У них что-то с машиной.

— А как же… — Игорь Иваныч бросил своим скрипучим голосом, — а они с нами… по-о… трапезничают? — он делал паузы между словами, словно думал не о том, что говорит.

— А то как же! Ебись оно все хуём вьетнамским! — весело ответил он, подпрыгивая от радости, и подтолкнул гостей в спину.

— Сыночек, не ругайся! — слабым голосом заметила мама Фёдора.

Фёдор, который усаживал Семёна рядом с Игорем Ивановичем и родителями, резко занес руку рядом с матерью. Она сжалась, ожидая удара, но он сделал вид, будто поправляет причёску. Марину он посадил напротив Семёна, поскольку лавка была занята, а сам сел рядом с ней, так что она оказалась между ним и попом.

— …и вот пришёл он, и говорит мне: я, блядь, согрешил, нахуй! Я говорю «как, сын мой?», блядь, а сам сижу и думаю: ёб твою мать, пидарас ты старый, ну сколько ты сюда будешь ходить ещё! Каждый день ведь ходит! — громко вещал поп, активно жестикулируя.

— Ну и? — посмеиваясь, поддакивал Дмитрий Палыч.

— Ну и что ты думаешь, — продолжало тело в рясе, — он мне и говорит: «я согрешил», и начинает рассказывать, как он давеча тут «пре-лю-бо-деяние» совершил! — произнёс он по слогам, — Я у него спрашиваю: «какое?», нахуй… Ну, мол, Богу надо знать конкретно за что прощать, а сам сижу и думаю, как ебаться вечером буду.

Никанор поставил опустошённую кружку под кран самовара, повернул его и наполнил посуду пивом.

— Я ж его знаю, каждый день про хуйню какую-то рассказывает, — продолжал он, — Эти старики заебали меня уже в конец: знают, что скоро помирать, так сразу о боженьке вспомнили, — поп нахмурился, — но… Протокол надо бы соблюсти, конечно, — Никанор поднял указательный палец и затем продолжил, — а он всё сидит, мычит, как мразь… Ни «бэ» ни «мэ»… Я у него всё допытываю, а он только сопли жуёт.

— И всё? — отец Фёдора удивился своей безусой бородой.

— Да не, погоди, — сморщил лоб священник, — Короче! Говорит он мне, — поп шумно отпил из огромной пивной кружки и с размаху поставил её обратно на стол — «ну… это…. я животное» грит [говорит] «обидел». Я такой — нихуя себе, вот это поворот! Уже интересно становится, у нас же тут из животных-то мало кто остался.

Пока поп рассказывал, Фёдор накладывал еду из большой миски посреди стола в деревянные тарелки для новоприбывших гостей, а также вручил им деревянные резные ложки. На своей тарелке Семён увидел какое-то тушёное мясо с овощами.

— Ну в общем он и говорит мне, — поп начал истерично смеяться, — он. ах-ах-хха… он и говорит мне, — священник еле сдерживал смех.

— Да говори уже, блядь, — поднял брови возмущенный Игорь Иваныч.

— ха-а-а…. — издал последний смех поп и продолжил, сдерживая следующие позывы, — говорит «я животное обидел»… а-ха-ха-ха, — Никанор не мог остановится и стучал кулаком по столу в истерике.

— Сука! — Дмитрий Павлович поджал губу, — я те щас крест твой с самоцветами в жопу запихаю!

— Я спрашиваю «как, сын мой?» — продолжил рыжебородый, после того, как отсмеялся, — а он мне в ответ: «ну-у… прелюбодействовал я с ним». Я чуть там слюнями не поперхнулся и пока пытался не заржать, он мне говорит: «в общем, я бычка местного трахнул, прямо в попку». А-ха-ха-ха-ха… — поп истерично стучал по столу и ржал как в последний раз. Все присутствующие округлили глаза, но никто не смеялся.

— Какого, блядь, бычка! — Фёдор вскочил.

— Ха-хаа-ха, — продолжал поп, захлёбываясь. Его басистый голос утопал в пиве и слюнях.

Наконец, Никанор немного успокоился, поднялся со стола и вытер слёзы со своих свиных глаз.

— Ебать нахуй, добрый вечер! — ехидно улыбнулся он, — а много у нас тут бычков? Я тогда чуть не сдох, но решил на всякий случай точно выяснить. Я сквозь смех, чуть не помер, спрашиваю у того бедолаги «а как того бычка звали-то?». «А это важно?» спрашивает он. Я ещё больше напрягся от смеха, даже пёрнул так, что колокола зазвенели в колокольне, — жирный продемонстрировал как именно пёрнул, — Я ещё больше давай угорать, затыкая себе рот, — на кураже рассказа поп не заметил, как пиво из его кружки проливалось, когда он яростно махал руками, — ну в общем говорю ему, что, мол, это очень важно, за душу бычка буду у Бога просить. А он мне и отвечает… — поп выпучил глаза и замолчал.

— Да говори ты, гнида ебучая! — полез к нему Фёдор.

— Гаврюша, — и опять залился смехом.

— Сука! Я его убью нахуй! Над моим милым надругался!

— Да стой ты! — поп потянулся через Марину и взял Фёдора за руку, — ничего не надо делать щас. Потом… — поп пристально смотрел на него и косил глаза на Семёна.

Фёдор посмотрел на гостя и нехотя сел обратно на лавку. Его родители тем временем сидели и что-то между собой обсуждали, периодически посмеиваясь. История с бычком их немного развеселила, но не шокировала. У них тоже стояло по большой кружке пива. Дмитрий Палыч, отец Фёдора, взял какой-то кусок из миски, пожевал его и смачно запил.

— А это что вообще я ем? — спросил он у Никанора, чавкая тягучим угощением.

— Понравилось?

— Ну так, неплохо. Солененькое, пряное, под пивко то, что надо, — Палыч взял ещё немного этих закусок и отправил в свой беззубый рот.

— Аха-ха, — посмеялся поп, — ты их чё, рассасываешь чтоли, беззубый?

— Ну да, — без смущения ответил он. Его супруга взяла кусочек из руки мужа.

К миске потянулся Игорь Иванович и тоже взял себе немного лакомств, как и Фёдор. Все сидели и молча чавкали новой закуской.

— А вы чё, молодёжь? — Фёдор отдал им свои палочки солёного деликатеса.

Семён с Мариной взяли свои порции у Фёдора. Семён положил себе этот сморщенный кусочек, похожий на сушёного кальмара, в рот. Кусок был твёрдый резиновый, очень солёный и немного острый с каким-то странным знакомым ароматом.

— Ну, так, а чё это? — спросил Фёдор, вытаскивая изо рта пожёванную палочку.

— Да нам вон вчера две паллеты святых мощей привезли, не знаю куда и девать, — поп зачерпнул рукой из миски, хапнул целую гору этих обрезков и положил в рот.

Фёдор и все присутствующие молча закивали в одобрении, сделав соответствующие лица. Семён и Марина в отвращении вытащили свои кусочки изо рта и поморщились. К горлу Семёна подкатила рвота, но он смог её удержать. На его гортанные звуки никто не обратил внимания.

— Чё, настоящие чтоли? — спросил Игорь Иваныч.

— Да я ебу? Может там бомжей кромсают где-то в застенках, а говорят, что святой… Похуй… Ну прихожане ходят, крестятся им, — боров в рясе развел руками и пожал плечами, — Пиздец, да? — он ухмыльнулся.

 — Охуенно… — заключил Дмитрий Палыч, оценивая вкус. Видя, что Семён положил погрызанный кусок обратно на тарелку, Палыч взял его и кинул себе в топку. То же сделал и Фёдор на стороне Марины.

Молодая пара, пока слушала рассказ Никанора, от голода вынуждена была попробовать жаркое. Оно имело вполне неплохой вкус, но к концу истории о животном у двоих будто закружилась голова и стало весело. Сквозь туман в голове Семён смутно догадывался, что что-то не так, в тот момент когда его супруга глупо посмеивалась и пускала слюни под рассказы священника, а сам чувствовал странную эйфорию, похожую на алкогольную.

Фёдор подошел к старому граммофону, стоявшему на печи и покрутил ручку сбоку, заставляя кривую пластинку вращаться. Затем он повернул и опустил тонарм — из позолоченной облезлой трубы послышался треск и заиграла заунывная оркестровая музыка, глухо доносившаяся будто из унитаза.

Фёдор стал пританцовывать под этот странный аккомпанемент в стиле диско, задорно двигая дрищавыми бёдрами и рукой с вытянутым указательным пальцем. В танце он поставил одну ногу впереди другой, сделал паузу и, соблюдая ритм, развернулся на месте. В конце своего неуклюжего па, он не устоял и, схватившись руками за занавеску, упал на скрипучий пол. Доски задрожали, передавая вибрацию на стол.

— ЁБ ТВОЮ МАТЬ! — только и выкрикнул он сипло, лёжа на полу. Его дикция оставляла желать лучшего.

Обрушенный карниз, на котором висела грязная занавеска, приземлился прямиком на голову попу.

— АЙ, БЛЯДЬ! СУКА! — верещал тот и схватился за голову, — Федя, ты гнида ебучая, осторожнее.

Фёдор не ответил, лихо вскочил с пола и продолжил свой ебанутый танец. Его сухое тело поражало грацией танцоров вога и запахом бомжей. В запале танца он стянул свои рваные брюки и остался в одной растянутой майке-алкоголичке. Как и все деревенские, он был без трусов.

Представляя себя стриптизёром, Фёдор делал поступательные движения тазом перед своей матерью, заставляя потные и растянутые небритые гениталии болтаться, словно язык колокола. Дом начал заполняться едким запахом мочи и смегмы. Никанор хлопал в ладоши.

Затем танцор развернулся, встал на колени, будто Бритни Срипс и начал двигать жопой. После чего он отклячил худой костлявый зад, прилёг лицом в пол, закинул руки и растянул руками анус, изображая, будто голос Утёсова доносится не из трубы граммофона, а из волосатого очка.

На этом моменте Римма Павловна звонко засмеялась, будто не замечая, как куски засохшего говна в волосах вокруг ануса её сына, потревоженные грязными пальцами, гулко осыпались на пол. Его яйца глубоко свисавшие в расслабленной мошонке немного раскачивались.

А жизнь остаётся прекрасной всегда,

Состарился ты или молод,

Но каждой весною нас тянет-туда,

В Одессу, в мой солнечный город

У Черного моря!

На последних словах Фёдор растянул анус настолько, что он начал зиять огромной чёрной дырой, как море, о котором пел. Одна из мух, беспорядочно летавших по комнате, залетела туда на запах говна и в этот момент анус схлопнулся, когда Фёдор отпустил руки.

— Ебануться… — заключил Игорь Иванович, который краем глаза наблюдал за Фёдором.

— А-а-ы-ы-ы, — танцор замер и застонал.

— Ой, сына! — заверщала мать и попыталась встать, но муж не дал ей этого сделать, — что с тобой?

— Ы-Ы… спина, — сипел он.

— А ну быстро, поднимите его, — Римма Павловна хмуро посмотрела на мужа.

Дмитрий Павлович и Никанор тут же вскочили и подошли к Фёдору, который опять замычал. Он начал кряхтеть, а его анус в такт вытягиваться навстречу свету лампочки и на пике даже раскрываться красной розой. Он натужился ещё раз, из очка струйкой потек жёлтый понос, который стекал по яйцам и фимозной залупе и градинами приземлялся на пол, иногда попадая в огромные щели между досками, оканчивая свой путь где-то под домом.

— Ох, сразу легче стало, — тут же сказал он, и почти самостоятельно поднялся, когда Никанор и отец взяли его под руки.

— Сына, штанишки надень, петушка простудишь, — волновалась мать и попыталась шутливо щёлкнуть его пальцами по яйцам, но не достала.

Он послушно поднял брюки с пола и натянул их прямо поверх говна на его ляжках, и по виду штанов можно было утверждать, что делает он это явно не впервые. Это отметила про себя Марина, взглянув на пассивно веселящегося мужа.

Игорь Иванович, отрешённо наблюдавший эту сцену, также как и штаны, далеко не впервые, лениво зачерпывал и жевал жаркое.

— Иваныч, чё с тобой? — переводил тему Фёдор.

— Да… — вздохнул Игорь и лишь махнул рукой.

— Чё? — переспросил Фёдор.

— Да жалко… животных, — он ладонями показал на полупустую миску с жарким.

— Кота с собакой-то? — ухмыльнулся Фёдор.

— Да, — ответил он жалобно и положил очередную порцию в рот.

— Да ладно тебе, — успокаивал его Фёдор, — тебе меньше всех нравилось их ебать, тем более старые они уже, беззубые, — он похлопал его по плечу.

— Да… знаю. Но животинку-то жалко, — он скорчил мину.

— Не грусти, Иваныч, — напрягся Фёдор, — хошь, я тебе станцую?

— Не надо! — строго ответила мать, — на сегодня танцев хватит.

— Ну ма-ам, — от негодования Фёдор даже топнул ногой и надул губы как ребёнок.

Наблюдая за этой сценой Семён тихо охуевал, но оставался сторонним наблюдателем, ему казалось, что это сон. По виду Марины тяжело было судить о её вменяемости.

— Хватит, я сказала! А то без десерта останешься, — нахмурилась мать.

На этом Фёдор успокоился, подошел к шуршащему граммофону, завел его ещё раз и поставил иглу в начало, не меняя пластинки. Тишину разбил унылый тянущийся голос. Тем временем Семён обратил внимание, как Дмитрий, сидевший справа от него, залез рукой под сарафан своей жене и пошерудил там, затем вынул ладонь и понюхал. Семён, будучи одурманеным, где-то в глубине души выпучил глаза и охуел.

— Сын, — обратился он к Фёдору и протянул ладонь. Тот подошёл и вдохнул запах полупрозрачной слизи на пальцах Дмитрия и после этого вздрогнул от наслаждения. Никанор тоже потянулся и молча заценил вонь, тогда как Игорь Иванович не удостоил этой своим вниманием. Дмитрий протянул ему ладонь, но Игорь раздражённо отстранился. Охуевание Семёна дошло до физического уровня.

Никанор привстал, засунул руку куда-то сзади под свою рясу и поводил там рукой, затем достал и дал Фёдору, который в свою очередь увлечённо крутил переключатели граммофона и не заметил, что ему дают.

— Фу, блядь! — отлетел на полметра и поморщился он, — ты чё, ебнулся? Ты нахуя это делаешь?

— Да так, по приколу, — ответил Никанор и пожал плечами.

— Ладно, идёмте, — хлопнула по коленям мать, разбивая неловкость, встала и пошла в соседнюю комнату.

Она открыла дверь и Семён смог разглядеть в падающем в проход свете пыльную одноместную раскладушку. Римма Павловна упала на неё, натянула сарафан до подбородка и раздвинула ноги. Дмитрий Павлович, последовавший за ней, вошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Послышались ритмичные поскрипывания раскладушки и старушечьи стоны. Все присутствовавшие без слов слушали эти звуки, на фоне которых играла шедшая уже который раз одна и та же заунывная песня.

— А это… это нор-мально? — заплетающимся языком произнёс Семён, делая из себя участника, а не свидетеля.

— Что, ебля? — спросил поп.

Семён утвердительно кивнул.

— Да, они же брат и сестра. Инцест — дело семейное! — Никанор скорчил гримасу и заржал как конь. Он поворачивал голову и смотрел на каждого присутствующего, ожидая реакции. Фёдор заржал.

— Сына! — раздался приглушенный голос из комнаты.

Фёдор вскочил с лавки и забежал в комнату, хлопнув дверью, сколоченной из досок. Из комнаты опять послышались стоны, только к ним прибавился рык Фёдора. Никанор, пивший пиво, засунул руку под свои одеяния и начал дрочить, не отрываясь от питья. Он то пил, то закусывал мощами, продолжая яростно наяривать.

Семён в ахуе начал посмеиваться, затем истерично ржать. Его ржач подхватил поп Никанор в золотом одеянии. Его лицо раскраснелось от выпитого, а жидкая борода была в пивной пене. Игорь Иванович так и сидел, пожёвывая жаркое.

Без лишних слов Игорь встал и вышел на улицу. Никанор вытащил руку из-под своих одежд, облизал ладонь и засунул её обратно. Послышались хлюпающие звуки, а сам поп перестал отвлекаться на еду.

Тем временем звуки стихли и из смежной комнаты вышла кровосмесительная троица. Лицо и борода Фёдора были покрыты желтоватой слизью и белой пеной. Дмитрий Павлович, вышедший без штанов, тоже был в подобной слизи. Он заметил это и скрылся в проходе, чтобы появится там уже одетым.

Глава 4. Финал

Граммофон опять стих, Семён с Мариной смотрели друг на друга, борясь с дурманом и пуская слюни. Фёдор переставил тонарм в начало пластинки, заставляя старую трубу дребезжать в унисон колебаниям иглы. Семён сбился со счёта, который раз он слышал это вступление. На крыльце послышались шаги, распахнулась дверь и раздался знакомый звук закрывающегося металлического засова.

Медленные шаги по люфтящим доскам эхом разносились по пустоте. Семён на секунду провалился в темноту: для него существовал лишь метроном шагов, стучащих по старым влажным доскам. Он вновь очнулся и увидел на пороге Игоря Ивановича, который достал из-под своего старого рваного плаща ружьё и направил его на присутствующих.

Никанор ошалело встал, выпуская из рук хуй и в этот момент раздался оглушительный звук выстрела, разорвавший в клочья золотую униформу. Быстро перезарядив, Игорь направил ствол ружья на дверной проём смежной комнаты, где стояли родители Фёдора и разрядил патрон прямо в них. Картечь разворотила их тела, по пути разрубая ветхий дверной косяк. Пара туш с грохотом приземлилась на пол. Старые доски не выдержали напора и сломались под их весом, позволяя им провалиться в подвал. Из-под пола послышалось низкое протяжное мычание.

Фёдор, стоявший у граммофона почти вплотную, спустил штаны и поднял руки вверх. Это был отвлекающий манёвр и, воспользовавшись всеобщим замешательством, он предпринял попытку сбежать и выпрыгнул в окно прямо сквозь стекло. Игорь Иванович пытался попасть в движущуюся цель, но промахнулся, окончив жизнь только пузатому пивному самовару. Золотые брызги окропили скатерть и гостей.

Семён было подумал, что сын стариков сбежал, но через несколько секунд тело Фёдора залетело обратно в оконный проём и приземлилось на стол. Его тело и лицо были испещрены глубокими сочившимися царапинами, он был без сознания. Игорь Иванович подошёл к столу, поднял ружьё и почти в упор разрядил его прямо в лицо Фёдора. Ошмётки вонючего мяса разлетелись по деревянной комнате. От верхней части головы бедолаги ничего не осталось, шея была увенчана лишь нижней челюстью, в которой лежал ещё свежий кусочек засоленных мощей. Игорь Иванович без брезгливости достал его и положил в рот.

— Охуенно… — кивал он в одобрении, пожевав сморщенный коричневый кусочек.

Через образовавшуюся дыру в полу опять послышалось протяженный звериный стон. Старик подошёл к окну и крикнул:

— Выпускай!

На улице послышались грузные шаги по сухой примятой траве. При каждом шаге вещи в комнате подрагивали в такт. Обладатель тяжёлой походки обошёл дом, послышались звуки ломающегося дерева и сдерживаемое рычание его могучего обладателя. К этому добавились не менее тяжёлые, но более частые шаги, которые глухо приминали землю где-то под домом, а затем слились с шагами первого неизвестного.

— Бегите отсюда! — прикрикнул в окно Игорь Иванович, — бегите, дурачки… — уже тише добавил седовласый.

Неторопливый тяжёлый топот, со скрипом мявший сухую траву, сменился бегом и в лунном свете Семён увидел две огромные мощные фигуры, двигающиеся словно люди на двух задних конечностях, но бывшие отнюдь не людьми: у одной из них были рога, а у второй — неестественно вытянутая голова. Происходящее не оставляло сомнений, что это было сном.

Игорь Иванович присел на лавку за стол, где покоилось тело Фёдора, взял свою кружку с пивом, которая чудом была не тронута.

— Вот и всё… — горько сказал он и отпил, — конец… — тугая пауза грузно повисла в комнате.

Игорь Иванович поднял свои потухшие глаза со стола и взглянул на Семёна.

— Знаешь… У меня был сын, — медленно произнёс он со вздохом, — внешне на тебя похож… когда он умер, — механик перевел взгляд с Семёна на разбитое окно, — я сюда переехал. Почтальоном устроился… на велосипеде ездил, — он сквозь слёзы усмехнулся, — тут даже шутили, что, мол, Печкин-то, с велосипедом добреть начал. А так оно и было, — он опустил голову, — я тут покой обрёл в нашем Простоквашино, колесил на велосипеде… ну, а потом началось. — он замолчал, сжал губы, и, сдерживая то ли крик, то ли плач, осёкся.

Семён лениво бегал взглядом по разрушенной комнате, пытаясь сквозь дурман понять произошедшее. Игорь Иванович достал папиросу и закурил.

— Тут такой пиздец был… — продолжал он, — знали бы вы, что вас ждало, — его глаза были красными от слёз, — я сам-то конченный конечно… вон с ними заодно был, но тебя увидел и сына вспомнил… и как пелену с глаз сняло… ебануться… — он медленно встал и шаркающей походкой подошёл к выбитому окну, которое впустило свежий прохладный вечер в комнату. Печкин сделал длинную затяжку и выдохнул дым в форме кольца в ночную тишину, которая была потревожена только трелями сверчков. Дым светился в свете полной луны.

— Полная луна, — заключил он, — я столько здесь живу, но никогда не видел такой красивой луны. Может просто не замечал, — он сделал паузу и затянулся, — мне кажется, я сошел с ума. Но сейчас-то, так хорошо… Так хорошо… — он молча глядел в окно, вдыхая прохладный чистый воздух через папиросу и выдыхая отравленный смолами туман. Иссушенная кожа на его щеках блестела от влажных борозд, оставленных слезами.

— Здесь почти никого не осталось, — продолжил он после паузы, — место какое-то проклятое чтоли… — он вздохнул, — всегда тут всё не так было: вечный туман, животные говорящие. К утру тут никого уже не останется, я об этом позабочусь, — он взглянул назад, на Семёна, и отвернулся к окну, — Надеюсь, люди забудут сюда дорогу.

На этих словах он бросил папиросный бычок в окно и сел на лавку у стола. Под окном начал разгораться огонь и в этот момент Семён окончательно провалился в сон.

* * *

Крик петуха разбудил Марину и Семёна, которые с резким вздохом очнулись в собственной машине. Зарево оранжевым светом заливало салон машины и ветхие постройки Простоквашино, пробиваясь сквозь утренний туман.

Семён ошалело посмотрел на Марину, затем выжал сцепление и повернул ключ зажигания. Машина завелась после трёх оборотов стартера. Открыв окно, чтобы глотнуть воздуха, Семён поперхнулся, получив лишь едкого дыма. Он закашлялся и закрыл окно.

Водитель повел машину на силуэт холма. Дорога до него повторяла указания Фёдора, в этом он их не обманул. Ехали они молча.

Наконец, когда они миновали неасфальтированные дороги и достигли оживлённой трассы, Семён нарушил тишину.

— Пиздец! — он взглянул на Марину, — нам это приснилось?

— Не знаю, — дрожащим голосом ответила Марина.

— Пиздец, БЛЯДЬ! — он перешёл на крик и схватился рукой за голову.

Он нажал педаль сильнее и помчал машину всё дальше и дальше от того места, где они провели эту злосчастную ночь. Марина наблюдала за медленно меняющимся монотонным пейзажем за окном. Её одолевала полнейшая апатия, то ли после пережитого, то ли после отравления, то ли от усталости. Её голова была тяжелой физически, но свободна от мыслей, первый раз за последние годы. Она даже подумала, что впервые отвлеклась.

Семён медленно скатывался от ужаса до безразличия, монотонно следуя прерывистой разметке на дороге. Ему хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась, как и состояние фатальной неопределённости, которое давало свободу ни о чём не думать. Оба в машине молчали.

Диск солнца поднимался из-за горизонта, отмеряя новый день, но ебанутые жители Простоквашино его больше не увидят. Едкий дым заменил собой непроглядный вековой туман, но в отличие от него дым вскоре рассеялся, унося с собой воспоминания о жизни и смерти в этой странной деревне, и лишь сгоревший остов покосившегося дома немного задержался, чтобы посозерцать солнечный свет, который наконец падал в установившуюся тишину и встречался с уставшей землёй, давая ей каплю своего долгожданного тепла.